Сочинения. Письма - Страница 126

126

— Ну, как я слышал, ваши войска здорово побили китайцев. Русские — великолепные воины.

Очень удивляется, когда узнает, что наши войска ограничиваются охраной границ Союза. Пробует уверить:

— Мы с вами стреляные воробьи. Нас не проведешь. Это все разговоры для газет. На самом деле идет ожесточенная драка.

Мы отвергаем и эту версию. Он медленно качает головой.

— Жаль, жаль… Вы могли бы здорово всыпать китайцам. И поделом. Они чересчур зазнались.

В кафе входит шумная компания матросов с английского корабля «Индиан-Сити». Они устраиваются совсем по-домашнему: снимают пиджаки, развязывают галстуки.

«Индиан-Сити» только что прибыл из Владивостока, и в руках у матросов мелькают яркие папиросные коробки «Пушки».

Один из них подходит к нашему столику.

— Русские? Сразу видно. Говорите ли вы по-английски? Позвольте предложить вам ваших родных папирос? Изумительные папиросы — лучшие в мире. Нет, пожалуйста, не думайте, что я англичанин. Я — француз. Восхищен русскими! Рано или поздно у нас в Европе все тоже полетит к черту. Диктатура пролетариата — о, каждый честный французский пролетарий пойдет за это умирать.

Среди японцев, знаете, масса шпиков. Во всяком случае мое мнение таково, что японскому капиталу необходимо вырваться на материк. Иначе они взлетят на воздух со своими островами. Но связаться с Россией они сейчас не посмеют. Знаете — самим дороже…

Матрос был немного навеселе и поочередно жал нам руки. На его лице густо цвел коричневый загар тропических рейсов. Он отстегнул ворот сорочки и обнаружил сиреневый бисер узорной татуировки.

— Камрад! 20 лет работы. 20 лет океана. Это закалка!

…Японцы слушали иностранца почтительно.

РАБОЧИЕ

После Хакодате центральных улиц, пестрого и крикливого, как попугай, задымленная проза заводских окраин города встает особенно убедительно и четко. Сквозь дешевую экзотику «картонной» Японии фабрики шумят непрерывной и напряженной работой.

…Мы вошли во двор далеко растянувшегося металлургического завода. Цеха выстроились длинными, стройными рядами.

Шкипер Турусин пристально окинул взглядом заводскую ограду.

— Порядок!

Мы входим в механический цех. Под стеклянным куполом потолка плавно проносятся черные скелеты мостовых кранов. Шуршат сотни движущихся шкивов. Низкорослый японец-рабочий направляет в ржавую толщу железного щита вертящееся механическое сверло. Сверло искрится холодными синими огоньками.

У рабочего волосы уже легко тронуты сединой. Грудь вдавлена.

…Цех поражает ритмичным, согласованным движением людей и машин. Ничего лишнего. Удивительная быстрота и ловкость.

Японский пролетариат сейчас представляет собой чрезвычайно большую и организованную силу. С индустриализацией Японии, с укрупнением ее производства — растут революционная инициатива и самосознание пролетарских масс. Периодически крупные промышленные и торговые центры: Токио, Хакодате, Иеддо — захлестываются волнами забастовок, все большее и большее влияние приобретают левые профсоюзы и компартия. Достаточно упомянуть о грандиозной забастовке трамвайных рабочих, вспыхнувшей одновременно в нескольких центральных городах Японии.

Японский капитал опутывает рабочие массы сетью надсмотрщиков и полицейских. Когда мы осматривали металлургический завод, за нами по пятам ходила целая свита откровенно предупредительной администрации.

Во время разговора рабочие опускали глаза и говорили сдержанно. Но в отдельных вопросах ярко и демонстративно вспыхивал затаенный интерес:

— А как работают у вас?

…Улицы фабричных предместий пустынны. Когда идешь по ним, хорошо слышно тяжелое дыхание цехов.

Мы покинули завод поздно. Вспыхивали зеленые пятна первых электрических огней. Позади, на расстоянии квартала, шел приставленный к нам шпик. Со шпиками в Японии не церемонятся. Шкипер останавливается и поджидает назойливого спутника.

— Убирайся! А не то… сокрушу!

У шкипера тяжелый жилистый кулак и лохматая грудь, испещренная бесчисленными иероглифами. Шпик улыбается и повертывается в сторону. Но через несколько минут мы опять замечаем его идущим впереди нас…

…Хакодате медленно расцветает туманными созвездиями улиц. Весь город электрифицирован.

Надсажено гудят навстречу нам автомобили. Снова главные улицы. Толпы.

1930

АРАЛ

ПОД ВЛАСТЬЮ АДАТА

На окраинах Аральска еще сохранились черты прошлого. Глиняные строения с плоскими крышами замыкаются в тупики. Среди дворов у коновязей валяются в пыли верблюды и стоят, понурив нескладные головы, ишаки. От ворот к воротам перебегают женщины-казашки, одетые в широкие цветные шаровары. В ушах у них серебряные тяжелые серьги.

Несколько казашек возвращаются от колодца домой. Они держат на плечах блестящие длинногорлые кувшины.

— Аман, байбача… (Здравствуй, хозяйка), — пробует заговорить с ними слесарь Солдатенков — комсомолец, командированный на Арал из Москвы ЦК ВЛКСМ.

— Аман, кызляр (Здравствуйте, девушки), — повторяет он и улыбается самым приветливым образом.

Но казашки не отвечают. Они необщительны. Они держатся еще старых правил, проповедуемых муллами Казахстана.

Мельком замечаем: рослый казах, в сапогах с пай-паками, хватает за руку побежавшую по улице девушку и свирепо тащит ее в ворота.

— Эй, ты… Некерек? (Что тебе надо?) — грозно истощает скудные запасы знания казахского языка Солдатенков и даже бросается на выручку. Но калитка захлопнута. В глиняных полуразрушенных улочках тишина и спокойствие. Над плоскими крышами строений поднимается пыль. Кричит верблюд. Да, прошлое еще властвует на окраинах Арала…

126